Нет, я никаких веществ не употребляла и галлюцинаций у меня не было. Был лишь очередной день, который убедил меня в том, что ненависть к детям и к быдлу – это не так уж и плохо.
День, начавшийся плохо, заканчивается еще хуже. Это – элементарный закон жизни. Я возвращалась из университета. В этот самый печаль-день я решила сменить уютные «а-ля мужские» туфли на каблуки, брюки – на юбку с чёрным кружевом и такую же блузу. В дополнении с чёрным рюкзачком в форме гробика – премило и готишно.
Но камнем преткновения социума о меня стала шляпа. Даже не шляпа – шляпка. Маленькая такая. С бантом и перьями. Размером с чайное блюдце.
После пятого вопроса о том, как она крепится, мне захотелось кого-то ударить. После восьмого я пожалела, что за убийство любопытствующих патологических идиотов у нас дают такой же срок, как и за убийство добропорядочных граждан. Для тех, кто желает узнать секрет шляпного притяжения к моей черноволосой мизантропьей голове, отвечу просто: заколки на полях правят миром) Но особо умиляют комментарии уже взрослых людей вроде: «О! Шляпа! И гроб с крестом на спине». Ладно то, что это невежливо. Ладно то, что крест этот – это как минимум анкх. Но еще и тыкать при этом пальцами. Фу, как некультурно. Когда подобный номер проделал милый женоподобный юноша с ширинкой на уровне колен и в розовой маечке, я с ужасом ткнула пальцем в его сторону и взвизгнула: «Да ты же с бабской сумочкой!» Парень загудел, как принтер, о метросексуалах, и, покачивая бёдрами в стиле Шакиры, удалился, навевая мысли о других -сексуалах. Точнее -сексуалистах.
Хуже разноцветной невежливой братии только дети. Представьте себе: вы после лекций едете на трамвае в центр города. До выхода еще далеко. Вам уютно в своём одиночном сидении. Музыка в наушниках и Желязны в руках (не электронный, а очень даже бумажный, кстати) радуют сердце. И тут кто-то пытается (замечу, нагло пытается!) сковырнуть с вас шляпу. Которая всё так же крепится к волосам заколками. Подавляя в себе желание дать с разворота в челюсть неизвестному доброхоту, я весьма вежливо интересуюсь, что за хрень происходит. Оказывается, милая ляля (с умилённо-идиотского перевожу – ребёнок в возрасте лет до 5-6) решила оторвать «тёте» (в смысле – 20-летней мне, которой до тёти еще лет 20 как минимум) бант и перья со шляпы.
– Не смей ругаться при ребёнке!- возопила Онажемать (о данной разновидности людей вы можете прочитать в моём посте «Чайлдфри – свободные навек?»).
– А то, что ребёнок мне шляпу портит, это так – мелочь? И с каких это пор слово «хрень» стало ругательным?
Я даже не услышала ответ данной дамы. Хотя «дама» – это так, с натяжкой. Размалёванная девица лет семнадцати, явно кайфующая от своевременно рождённого чада и общения с ним.
– Не ори не неё, ОНА ЖЕ МАТЬ!- заявил кто-то из толпы.
– А мне же … всё равно,- чуть не срифмовала я. Кусок крупного пера у ляли я на всякий случай забрала с целью реинкарнировать его дома, пока милая девочка его не обслюнявила. Народ загудел о распущенной молодёжи, не уважающей материнство. А я, как готишный оборванец, направилась к выходу, прижимая к груди словесно оплёванную и полуживую шляпу…
